Архангельское
Те же причины толкали людей на погромы, подобные тому, который произошел в 1812 году. Впрочем, на открытое сопротивление решались лишь самые смелые и отчаянные. Остальные терпели, страдали молча, справляясь с тяжелой долей по-русски, то есть время от времени уходя в запой.
М. Полтев. Иосиф и жена Пентефрия, начало XIX века. Картина из фондов музея-усадьбы «Архангельское»
Владелец Архангельского, обычно расчетливый, иногда тратил на обучение своих мастеров большие деньги, надеясь, что потраченное будет возвращено быстро и, как говорили деловые люди, «с процентом». Учеба, чаще всего бессистемная и кратковременная, конечно, давала результаты, но надежды господина оправдывали только самые способные, да и то с годами – крепостному приходилось добывать знания упорным трудом.
М. Полтев. Плащаница, 1814. Икона из фондов музея-усадьбы «Архангельское»
Находясь в равных условиях, княжеские мастера имели возможность отличиться в работе, что, как правило, никак не влияло на их судьбу. Они начинали трудиться еще в детстве, недолго учились, чаще всего в Москве у знаменитых столичных мастеров, и затем возвращались в Архангельское, чтобы остаться там до самой смерти. Князь не всегда занимал их живописью: помимо написания и копирования в обязанности господских художников входил контроль за состоянием полотен во дворце. Когда в усадьбу прибывала очередная купленная картина, они натягивали ее на подрамник, подбирали раму, по мере надобности покрывали холст лаком, при необходимости занимались реставрацией, называя это сложное дело починкой.
Способности Михаила Полтева внушали уважение даже чопорному князю. Мало того, что он получал от Николая Борисовича самые ответственные задания, князь также дал ему право подписывать свои произведения, а это среди крепостных считалось наградой. Полтев написал 3 царских портрета для Оружейной палаты, икону «Плащаница», а также религиозную сцену «Иосиф и жена Пентефрия», которая получилась такой выразительной потому, что художнику позировал кто-то из юсуповских дворовых.
Новикову выпала честь писать самого Николая Борисовича и его сестру Евдокию Борисовну, правда, к тому времени обе модели уже давно лежали в могиле.