Мюнхен
Он не касался серьезных тем, избегал большого формата, хотел казаться легкомысленным, за что, видимо, и поплатился карьерой. Сына богатого торговца с дипломом фармацевта не приняли в баварскую Академию художеств, а звание академика присвоили уже знаменитому мастеру, которого давно знали и любили всюду, только не в родном городе. Признание пришло к Шпицвегу через несколько десятилетий после смерти, вслед за сенсационной выставкой в Берлине, где посетителям открылся иной, совсем не королевский Мюнхен, какого не знали, вернее, не замечали, даже сами мюнхенцы. На картинах предстал очаровательный в своей простоте город, чьи площади, узкие улицы и старинные здания служили фоном для столь же непритязательных историй. Однако Шпицвег рисовал не только то, что видел вокруг себя. Много путешествуя, он старался отразить впечатления от европейских столиц, но воссоздавал только атмосферу, изображая, например, испанских музыкантов среди барочных домов Мюнхена.
Судьба предоставила художнику возможность прожить почти весь XIX век. Ему довелось стать свидетелем становления Баварии как королевства, ее развития и конца в 1871 году, когда, утратив независимость, она вошла в состав Германской империи. Баварцы, конечно, предчувствовали это событие, но не каждый мог выразить свое отношение к нему публично. Шпицвег, как всякий истинный художник, высказался с помощью кисти. Единство сделало Германию сильнее, богаче, хотя и привело к утрате самобытности, прежде всего небольшими городками, подобными тому, какой показан на картине «Выезд серениссимуса». Латинским словом «serenissimus» немцы называли правителей княжеств – герцогов, князей или курфюрстов. В эпоху империи они уже не имели реальной власти, зато само их присутствие придавало месту значимость, отчего светлейшего чтили и берегли, как руины старой крепости. Шпицвег изобразил одного из них в виде светлого пятна, едва различимого в глубине кареты. По сюжету курфюрст объезжает владения, люди приветствуют его, почтительно склоняют головы, не замечая, что сам правитель стар, беден, жалок и довольствуется свитой из двух лакеев.
В Мюнхене того времени уже давно не существовало крепостной стены, но дома все еще стояли настолько тесно, что владельцы верхних квартир не могли видеть происходящего на улице.